reading

Имеется в виду «Фейсбук». — Примеч. автора.

Телефильм по одноименному роману. Не снят. — Примеч. автора.

«Телемувик» на профессиональном сленге — телевизионный фильм. — А. С.

Саратовское ТВ — радио, середина 80-х. — А. С.

Условно-досрочное освобождение.

Главный редактор журнала «Современная драматургия». — Примеч. ред.

А. Слаповский. Народный фронт: Феерия с результатом любви. М.: Время, 2011. — Примеч. ред.

Роман, написанный в 1993-м году. — А. С.

Здесь должна быть аннотация. Но ее не будет. Обычно аннотации пишут издательства, беззастенчиво превознося автора, или сам автор, стеснительно и косноязычно намекая на уникальность своего творения. Надоело, дорогие читатели, сами решайте, читать или нет. Без рекламы. Скажу только, что каждый может найти в этой книге что-то свое — свои истории, мысли и фантазии, свои любимые жанры плюс тот жанр, который я придумал и назвал «стослов» — потому что в тексте именно сто слов. Кто не верит, пусть посчитает слова вот здесь, их тоже сто. И, если я в этом не обманываю, значит, не обманываю во всем остальном.

От автора

Меня всегда смущало, что тексты, написанные в одно время, разбросаны по разным журналам, книгам, сценам и экранам. Получается, как в притче про слона: кто-то щупает хобот, кто-то ухо, кто-то и вовсе хвост, а слон-то один.

На самом деле, что бы я ни писал — романы, рассказы, сценарии и даже стихи (прозаические), это все хроника моей и общей жизни. В ней интересна цельность — хотя бы в пределах года или двух-трех.

И вот родилась идея этой книги, прожитой недавно, только что — надеюсь, не так, как прожиты были книги предыдущие. Здесь все, вернее — самое важное из всего. По крайней мере, мне оно кажется важным.

ХРОНИКА. ДЕКАБРЬ

1 декабря. В Киеве протестующие начали захват административных зданий. В стране объявлено о забастовке.

(Год к финалу, похоже, разгоняется со страшной скоростью.)

4 декабря. Лауреатом «Русского Букера-13» стал Андрей Волос. Награжден за роман «Возвращение в Панджруд».

(Достойная книга достойного автора. Формулировка, к которой в идеале стремятся все букеровские жюри.)

«В целях повышения эффективности деятельности государственных средств массовой информации постановляю:

…федеральное государственное унитарное предприятие «Российское агентство международной информации РИА Новости (г. Москва)»

…федеральное государственное бюджетное учреждение науки «Российская книжная палата» (г. Москва) с последующей передачей закрепленного за ним на праве оперативного управления имущества в хозяйственное ведение федерального государственного унитарного предприятия «Информационное телеграфное агентство России (ИТАР-ТАСС)» (г. Москва)».

(Никто не понимает этих бесконечных перетасовок во всех сферах (политика, наука, просвещение, здравоохранение, культура и т. п). То ли управленческий кризис, то ли стремление к некоему единообразию. Уже известно, что вместо «РИА Новости» будет «Россия сегодня» во главе с Дмитрием Киселевым, играющим сейчас роль крайнего правого. Каков он на самом деле, никому не известно.)

17 декабря. Helsingin Sanomat, крупнейшая газета Финляндии, начала публикацию новостей на русском языке.

19 декабря. Мэр Киева Александр Попов отстранен от должности указом президента Украины за разгон Евромайдана.

Владимир Путин подписал указ о помиловании экс-главы ЮКОС Михаила Ходорковского.

23 декабря. Надежда Толоконникова и Мария Алехина, участницы группы «Pussy Riot», вышли на свободу по амнистии.

24 декабря. Узбекские правозащитники, проживающие в Женеве, захватили виллу, принадлежащую старшей дочери узбекского президента Гульнаре Каримовой, с целью «привлечь внимание общественности к дому, построенному на народные деньги».

27 декабря. В Пятигорске вечером возле одного из зданий на Черкесском шоссе прогремел взрыв в припаркованном автомобиле, мощностью 50 килограммов в тротиловом эквиваленте. Погибло 3 человека.

29 декабря. В результате теракта в здании железнодорожного вокзала Волгограда 17 человек погибли, 38 пострадали.

30 декабря. Второй за два дня теракт в Волгограде: в результате взрыва в троллейбусе погибли 16 человек, 23 ранены.

31 декабря. За «скандальную и провокационную деятельность» дьякон Андрей Кураев изгнан из Московской духовной академии.

31 декабря. Московский районный суд Твери во вторник удовлетворил ходатайство об условно-досрочном освобождении бывшего директора сельского ДК Ильи Фарбера, осужденного ранее на три года лишения свободы за получение взятки.

31.12.12. Завтра еду в Саратов. В душе теплится замысел новой книги, в голове что-то бормочут герои новой пьесы, в компьютере ждет новый сценарий. Все как всегда.

Выходные данные

Электронная версия книги подготовлена
компанией Webkniga, 2014

СЦЕНАРИЙ

Молодая, красивая, дорогая женщина Нина едет на молодом, красивом, дорогом автомобиле. Район панельных пятиэтажек. Во дворе играют таджикские дети, гоняя мяч на чахлой траве. Трое бомжей в песочнице пьют пиво из большой пластиковой бутыли, чистоплотно обтирая горлышко ладонью перед тем, как передать другому.

— Не заблудилась, красавица? — кричит один из бомжей.

Кричит не охально, не грубо, даже с некоторой куртуазностью. Тяжкая жизнь научила его, что с людьми лучше общаться вежливо — это безопасней и выгодней.

Нина, оглянувшись и улыбнувшись, набирает номер квартиры.

В лифте лежит мужчина. Лицом вниз. Куртка-ветровка защитного цвета, мятые штаны, всклокоченные волосы. Двери лифта закрываются, натыкаются на ноги мужчины, открываются, опять закрываются, опять открываются, опять закрываются, опять открываются. Посмотрев на это, Нина решает подняться пешком. Но, сделав несколько шагов, останавливается. Оборачивается, смотрит. Двери закрываются и открываются. Мужчина недвижим. Только ноги при сдавливании их створками безжизненно шевелятся, как у большой тряпичной куклы. Нина подходит к лифту.

Она наклоняется, протягивает руку. Но брезгливо морщится, не решаясь коснуться лежащего. Трогает его ногу носком туфли.

— Вам плохо? Может, «скорую» вызвать? Слышите меня?

Мужчина шевелится. Поднимает голову. Медленно, очень медленно садится. Ноги остаются в двери, их по-прежнему сдавливает створками. Он смотрит на это и пытается понять, что происходит.

— Помогите, — слабым голосом говорит мужчина. — Мне на пятый.

Он подтягивает одну ногу, потом вторую. Нина входит в лифт.

На пятом этаже мужчина выходит из лифта, держась за стенки. Кренится и, чтобы не упасть, цепляется за плечо Нины.

— Э, э, без рук! — противится она, но мужчина держится крепко.

Ей приходится довести его до квартиры. Он шарит по карманам куртки.

— Где-то был… Будьте так любезны… — бормочет он.

Нина, отвернув лицо, лезет рукой в его карман, как в банку с пауками. Достает кучу всякой дряни: конфеты, бумажки, денежная мелочь. Находит в этом мусоре ключ, отпирает дверь. Мужчина валится в прихожую, тащит при этом за собой Нину. Еле удержавшись от падения, она отрывает от себя его руку.

Но никто не встречает, кроме маленького кудлатого песика. Тот радостно виляет хвостом, лижет лицо упавшего хозяина. Мужчина собирается с силами, садится на пол, опираясь спиной о стену. Шарит в карманах куртки, достает плоскую бутылку, отвинчивает пробку, прикладывается к ней. Делает несколько глотков. Ему становится лучше.

— Ай-м сори, — говорит он. — Простите, что затруднил вас. Вы ангел. Но добро не бывает безнаказанным, вы это знаете?

— Выгуляйте моего Мотю. Хотя бы минут пять-десять. Он не может ничего делать дома. Так воспитан. У него мочевой пузырь лопнет, но он будет терпеть. Пожалейте собаку.

В это время звонит телефон Нины, она берет трубку.

— Да, я здесь. Скоро буду. Ничего такого, потом расскажу.

А мужчина уже снял со стены поводок с ошейником. Песик Мотя аж закрутился от восторга, подставил шею, мужчина надел ошейник, протянул поводок Нине.

Нина гуляет во дворе с Мотей. Держит поводок на отлете. Мотя остановился у заборчика, поднял ногу.

А в окно смотрит подруга Нины — Катя. Женщина около тридцати лет с невзрачным лицом, горло закутано, она покашливает. Очень удивлена, видя Нину. Говорит с ней по телефону.

— Второй раз сегодня слышу. Никакой я не ангел, просто все равно собиралась к тебе приехать. У тебя Моэм был на английском. «Луна и грош». Захотелось перечитать. В интернете есть, но хочу бумажную книжку.

— Понимаю. Ты про собачку объяснишь? У моего соседа сверху такая.

— Упал в лифте, обессилел. Алкоголик, наверно.

— Нет, он из приличных. Инженер или даже какой-то ученый. Интеллигент, короче. Жена с ним развелась, отобрала все имущество и квартиру, а эта — его мамы покойной. Как вселился, так и пьет с горя. Допьется — сдохнет. Будет труп лежать и вонять. А потом еще протечет на меня, бррр! — Катя передергивает плечами.

— Кать, ты все равно одна, вдруг он хороший человек?

— Хороших жены не бросают! Я по-твоему такая конченная, что, кроме алкоголика, никого уже не найду? Да мне по интернету такие красавцы пишут! Просто я очень разборчивая, у меня завышенные требования, а эти козлы сами не знают, чего хотят! Отсюда и проблемы.

И Катя вздыхает, жалея себя и тех козлов, которые не знают, чего хотят.

Нина садится в машину, кладет на сиденье том Моэма.

В стильной столовой ужинают Нина, ее муж Иннокентий, мужчина лет сорока пяти, их сын Платон шести лет и горничная, она же воспитательница Платона, Ирина Павловна, женщина лет сорока со строгим учительским лицом. На стол подает добродушная и пожилая тетя Таня. Иннокентий ест и работает: тычет в планшет, что-то просматривает. Рассеянно спрашивает Нину:

Поздний вечер, спальня. Иннокентий в постели продолжает работать.

Нина в ванной. Процедуры, очистка лица, кремы, мази.

Выходит. Иннокентий спит, уронив планшет на живот.

Нина берет планшет, кладет на столик. Гасит свет.

Завтрак похож на ужин — так же сидят, едят, молчат.

Нина смотрит в окно, как отъезжает муж. Звонок телефона. Она берет трубку. Слушает. Говорит:

— При чем тут я? Ну и что? Бред какой-то! Ладно, приеду.

Нина приехала к мужчине с собачкой. (Его зовут Юлий. Юлий Петрович. Около сорока лет.)

— Послушала тебя, зашла проведать, а он чудит! Узнал, что я твоя подруга, кричит: зови этого ангела, иначе я буду пить до смерти! Вчера ему плохо было, я «скорую» вызвала, так он врачей прогнал!

Увидев Нину, Юлий, лежавший на диване, вскакивает, кричит радостно лающему Моте:

— Нина! Вы мне нужны. Не пугайтесь, я ничего от вас не потребую. С собачкой Катя сходила, спасибо. Нина! Мне надо бросить пить. Я устал. Но мне нужна причина. Для чего бросить? Для себя? Я для себя ничего не хочу. А вот для вас — хочу. И могу. Скажите: Юлий! Меня так зовут. Юлий Петрович, если угодно. Скажите: Юлий, брось пить! И я брошу.

Юлий, проследив направление взгляда, неверными шагами идет к бутылке, поднимает ее двумя пальцами, как нашкодившую кошку, отправляется на кухню и там выливает в раковину. Но после этого хватается за сердце и прислоняется к стене.

Через некоторое время Нина и Катя сидят в кухне и пьют чай. На столе разномастная посуда. Все вообще старое, из чьей-то прожитой жизни.

— Теперь он будет спать. Потом дадите ему вот это.

— Нет уж! Мне себя в порядок надо привести, я в салон записалась на три часа, а вечером у меня свидание!

— Очередной миллионер в пересчете на белорусские деньги?

— Не миллионер, но очень приличный мужчина. В общем, ради тебя он бросил пить, вот и отвечай теперь за него!

Медленно тянется день. Юлий спит на диване. Нина включает без звука телевизор. Потом осматривает содержимое старого книжного шкафа. Достает книгу, садится в кресло, читает. Какие-то звуки. Юлия тошнит.

Нина одной рукой прижимает к лицу бумажный носовой платок, другой возит тряпкой у дивана. Макает тряпку в тазик с водой. И опять трет. Потом долго моет в ванной руки.

Нина подает ему таблетки и стакан воды. Юлий глотает таблетки и жадно пьет воду.

Нина сидит, читает. Смотрит на часы. Прислушивается к дыханию Юлия.

Берет ручку, листок бумаги, пишет номер телефона. Подумав, добавляет: «Нина». Оставляет листок на стуле возле дивана вместе с таблетками и стаканом воды.

Она возвращается домой, когда Иннокентий, Платон и Ирина Павловна заканчивают ужин. Платон вскакивает, бежит к матери.

— В самом деле? — интересуется Иннокентий без особого интереса.

Нина поднимается по лестнице на второй этаж. До Иннокентия доходит.

Нина в ванной обнюхивает себя, стаскивает одежду, бросает в ящик для стирки.

Камера показывает ее лицо, потом шею, плечи, потом…

Бросивший их генеральный продюсер компании по производству сериалов «Радуга-продакшн» Альберт Григорьевич Савчук, мужчина пятидесяти пяти лет, повадками демократ, на деле диктатор, выносит приговор:

В кабинете Савчука за длинным переговорным столом, стоящим отдельно от начальственного, — тридцатилетний сценарист Саша Огольцов с печальным лицом, креативный продюсер Виктор Мелецкий, тридцать пять лет, энергичен, пылок, горяч, и редактор Лика Влажнова, высокая девушка с высокой грудью и высоким мнением о себе, лет двадцати семи.

Обсуждаются первые эпизоды сценария, который пишет Огольцов.

— Что не то, Альберт Григорьевич? — терпеливо спрашивает Саша.

— Во-первых, героиня. Молодая, красивая, замужем за богатым мужем. Это понятно. Остальное непонятно. Какие отношения с мужем?

— Где это видно? Покажи! — Савчук ворошит листки, вглядываясь и ища следы плохих отношений героини с мужем.

— Вот именно! — подхватывает Мелецкий. — Молчать и думать, Саша, они могут в литературе, а в кино должно быть все видно! И причины, Саша, мотивация! Почему плохие отношения? Кто он? Кто она? Что случилось? К примеру, — не дожидаясь ответа, начинает вдохновенно креативничать Мелецкий, — он приезжает всегда поздно, весь в работе, занят, делает деньги, секса нет, внимания к жене нет! Это зритель сразу поймет, причем любой!

— Мне кажется, если отчуждение, это и молчанием можно показать.

— Саша! — соболезнующее, будто у постели тяжело недужного и при этом не желающего выздоравливать, восклицает Мелецкий. — То, что я предлагаю, еще раз скажу, поймет каждый, а если они будут просто молчать, догадаются далеко не все! Нам нужна крепкая защита от дурака — в каждом кадре, в каждом слове!

— Значит ли это, — чуть напрягшимся голосом спрашивает Саша, — что я должен писать для дураков?

— Уел, Александр! — иронично хвалит Огольцова Савчук. — Убил насмерть, сразил наповал! Не для дураков, а для нормальных простых зрителей! Которые хотят отдохнуть, получить удовольствие, увидеть жизненную, драматическую и поучительную историю! Виктор прав — изобразительность во всем! Плохие отношения — показывать. Почему плохие — показывать.

— Вот именно! — вторит Мелецкий. — С лифтом у тебя великолепно ведь получилось! Жаль — не пойдет.

— Саша, восемьдесят процентов нашей аудитории — женщины. Если герой алкоголик, валяющийся в лифте, — всё, они смотреть не будут, переключатся.

— Может, просто больной? — не перечит Саша, предлагая сразу другой вариант.

— Тоже плохо, — возражает Савчук. — На больных смотреть — какое удовольствие? Ты же все придумал, зачем ты идешь против своего замысла? Что у нас в заявке? — обращается Савчук к Лике.

Лика открывает в своем ноутбуке файл, читает:

— Герой — честный, порядочный человек, которому изменила жена. Он оставил ей все, живет в квартире покойной матери, тоскует. Героиня помогает ему обрести себя. Полюбив ее, он возрождается, становится активным. Он в каком-то смысле творение ее рук. Но предательница-подруга, придя на готовенькое, делает так, чтобы он остался у нее на ночь. Героиня страшно разочарована. Но потом недоразумение разъясняется, он раскаивается в своей ошибке, возвращает любовь Нины…

— Вот! Все ведь ясно! — разводит руками Савчук. — А в реализации — туман. Кто он такой? Инженер не годится, кому сейчас нужны инженеры? Научный деятель — тоже не то. Какой-нибудь бизнес. Но благородный.

— Пусть книжки издает, — предлагает Мелецкий. — Директор небольшого, но крепкого издательства. И интеллигентно, и все-таки бизнес.

— Можно, — кивает Савчук. — А главное — чтобы было видно, за что она его полюбила! Ты сам-то понимаешь, что у тебя вышло? В лифте валяется, пьет, собачку нет сил выгулять — красавец!

— И она должна быть резче, — вставляет Мелецкий. — Гламурная высокомерная стерва, презирающая бедных. Чтобы к финалу было яснее, что она преобразилась. А то сразу ангел, преображаться нечему! Она, видите ли, бомжам улыбается! Не верю, Саша!

— Она человеческая женщина, — Саша пытается защитить героиню, к тому же, ему нравится эта деталь — добрая улыбка незнакомым людям. Сразу виден характер, они же сами всегда твердят, что характер должен быть предъявлен в первых кадрах!

— Неправдоподобно! — категоричен Савчук. — И зачем таджикские дети? Зачем лишняя социалка?

— И бомжи с пивом ни к чему, — добавляет Мелецкий. — Сплошной негатив.

— Точно. Наши зрители, может, сами живут в хрущевках, но видеть хотят благоустроенные дворы и нормальных людей в нормальных квартирах. Подруга Катя, кстати, должна быть тоже симпатичная, зрители некрасивых не любят, просто одинокая, — разъясняет Савчук.

— Разговоров про труп не надо! — добавляет Мелецкий.

Так они и продолжают попеременно, но мы уже не слышим, словно выключили звук.

Мы слышим голос Огольцова. Внутренний голос.

— Иногда я их ненавижу — при том, что они, в принципе, не злодеи, вполне обычные производители жидкого телевизионного мыла. Они даже гордятся тем, что делают не просто мыло, а мыло высокого качества. Их можно понять, всякому хочется уважать то, чем он занят. Зато у них всегда можно получить работу, и они в хороших отношениях с крупными телеканалами, это гарантирует оплату труда. А мне нужны деньги. На жизнь, на еду, на одежду, на бензин и, самое главное, на выплату кредита за квартиру. Это мой ужас, это дамоклый меч, как выражается мама моей жены Вари, то есть дамоклов меч, который висит над моей головой и будет висеть еще десять лет, хотя Варя утешает, что я сумею расплатиться раньше. И зачем я в это ввязался?!

Варя и Саша собирают вещи, съезжая со съемной квартиры.

— Что-то ты какой-то невеселый! — замечает бодрая Варя.

— Ты опупел, любимый? Два года по чужим квартирах шляемся, не надоело? Ты хочешь ребенка?

— И я хочу. Но в съемную квартиру я тебе рожать не буду! Саша, мы с тобой оба перемещенные лица, неужели тебе не хотелось, чтобы было свое жилье? И оно уже есть! Мы уже полноправные москвичи! Мы и так выбрали самый дешевый вариант.

— Это даром для двушки в том районе! Всего шесть тысяч за метр! Ты сколько за серию получаешь?

— Не знаешь, что ли? Как раз шесть тысяч. Я не в топовом списке. Есть, кто восемь и даже десять.

— И шесть — хорошо! Легко считать: тридцать семь метров — тридцать семь серий! Серия — квадратный метр! — она очерчивает в воздухе руками квадрат. — А в общем всего три сериала по двенадцать серий. Даже если в год по одному сериалу, за три года рассчитаешься!

— Я тоже буду работать, когда курсы закончу.

— Варя учится на дизайнера. Вообще-то она художник, Строгановка за плечами, у нее даже был целый зал на выставке молодых художников.

В кадре: пустой зал, где висят картины Вари. Варя одиноко сидит на скамье. В зал входит Саша. Смотрит. На картины. На девушку.

И тут же: поздний вечер в этом же зале. По-прежнему никого. А Варя и Саша стоят в углу и целуются.

— Варя пыталась пробиться, пыталась продавать свои работы. Но публика не оценила. Как сказал один галерист: для попсы у вас все слишком сложно, а для эстетов слишком просто.

В кадре: Варя стоит в подземном переходе у ЦДХ. Там у художников закутки, отсеки, а Варя повесила картины просто на стенку. Покупатели обращают внимание на кучерявые пейзажи, стремительные парусники средь бурлящих волн, невероятно красивых обнаженных девушек, творения же Вари не вызывают ажиотажа. Мало того, подходят двое крепких мужчин из местной художнической мафии, требуют, чтобы Варя удалилась, срывают ее картины, вешают свои кучерявые пейзажи и стремительные парусники, своих невероятных красавиц.

— Она пошла на курсы дизайна. Недешевые. Зато педагог обещает заказы только от крутых клиентов.

В кадре: педагог у огромной фотографии — интерьер особняка. Это Трофим Ефимов — осанистый мужчина-подстарок с томным утомлением во все еще не сытых глазах. Перед ним курсисты: Варя, мужчина средних лет прорабского вида, интеллигентная старушка, молодой человек с ироничным взглядом, который что-то шепчет Варе, но она отодвигается от него, поглощенная лекцией.

И опять мы в съемной покидаемой квартире. Варя огорчена.

— Хорошо, я брошу курсы, устроюсь на работу, ты этого хочешь?

— Саша, мы сумеем! Я ведь по максимуму считаю, на самом деле ты же серию можешь за три дня написать!

— Ага. А потом ее три месяца обсуждают и я три месяца ее переделываю.

— Ладно. Аннулируем ипотеку, возвращаем квартиру. Я не хочу, чтобы ты мучился.

— Кстати, название. Другого нет? «Ошибка»? — спрашивает Савчук.

— Лучше — «Ошибка Нины», — предлагает Мелецкий. — Женское имя в названии гарантирует интерес женской аудитории.

— Можно, — кивает Саша. Он на все согласен, лишь бы кончилось это мучение.

— Тогда работаем дальше, — произносит Савчук долгожданные слова.

И Саша готов уже встать, но тут Савчук вспоминает, что не дал высказаться Лике.

— Неувязки смущают. В пятиэтажках такого типа нет лифта. Они вообще мало где в пятиэтажках есть.

В кадре: район пятиэтажек исчезает, на его месте возникает многоэтажная махина.

— Собаку, — продолжает Лика, — лучше сделать породистой. Тогда нам фирма «Мосфильм-Кинология» обеспечит кастинг нормальный. В смысле профессиональную собаку, дрессированную.

В кадре: вместо беспородного песика появляется доберман с благородной осанкой.

— У Нины, — продолжает Лика, — лучше будет дочь, а не сын. Лет двенадцать. Симпатичная такая Лолита. Среди зрителей большой процент тайных педофилов, пусть порадуются.

Мелецкий щелкает языком от удовольствия — ему нравится предложение Лики.

В кадре: сынок Платон, невинно сидящий, болтающий ножками, испаряется. На его месте двенадцатилетняя кокетливая симпатуля.

— А когда Нина ее родила? — сомневается Савчук. — В четырнадцать, что ли?

В кадре: у роддома стоит девочка с ребенком на руках.

— Я об этом отдельно хотела сказать, — отвечает Лика. — Героине не двадцать семь, как предлагает Саша, а все-таки лет тридцать пять. Учитывая возраст аудитории.

В кадре: Нина на глазах старится. То есть взрослеет. То есть мужает. То есть — как сказать? — женственеет? Бабится?

— Далее, — продолжает Лика. — Имя Юлий слишком вычурное. Далее. Алкоголик или больной, присоединяюсь, это не наш вариант. Просто временно опустил руки.

В кадре: Юлий в четком костюме с галстуком стоит, временно опустив руки.

— Далее. Основная проблема: непонятно, за что им любить друг друга. Нужен какой-то его поступок. Что-то осязаемое и видимое.

— Когда-нибудь я ее убью. Она редактор не по должности, а по призванию, обожает править и резать. Я думаю, она даже свои отношения с Савчуком, а они точно есть, тоже редактирует.

Савчук и Лика в постели. Савчук старается, Лика говорит ровным голосом:

— Целовать девушку, Альберт Григорьевич, лучше, начиная с губ, а не с груди. Дышите вы неправильно: больше страсти, меньше сопения. Двигаетесь механически, надо разнообразить ритм. Кстати, в любви признаться не помешало бы.

Тишина. Савчук, Мелецкий и Лика смотрят на Сашу.

Саша едет домой на своей дешевой подержанной машине. Он хмур и уныл.

В супермаркете берет бутылку виски. Подумав, берет еще одну, маленькую. И кое-что из еды.

Он входит в квартиру. Ту самую двушку, что куплена в кредит.

Двое рабочих сидят и курят. При появлении Саши не спеша встали, взялись за работу.

Саша проходит в маленькую комнатку, где все уже сделано, но слишком много вещей.

Потом пробирается на кухню. Говорит рабочим со стеснительной строгостью:

— Это пока не квартира, хозяин, а полуфабрикат!

Саша устроился в комнатке с выпивкой и закуской. Но тут появляется Варя. Видит, что Саша угощается, и понимает по-своему.

— Я сам не знаю. И это неправильно. Придется нашу жизнь переписать заново!

— Хватит сидеть и страдать! Поедем со мной, сегодня у нас небольшой корпоративчик. Первая группа выпустилась и получила дипломы.